У осетин никогда не было устойчивых религиозных традиций, они, несмотря на тяжелые условия в их жиз­ни в прошлом, сохранили к религии полнейшее равноду­шие. В этом легко убедиться на примере истории про­никновения христианства и ислама в Осетию. Имеются достоверные сведения о том, что попытки христианизации народа византийцами и Грузией были предприняты еще в V веке, во время царствования Вахтанга.

Тогда еще разъезжали христианские миссионеры по аулам Осетии с проповедью обратить ее в христианскую веру, строились храмы христианского богослужения, развалины которых сохранились в горах Осетии и по настоящее время. Попытки эти оказались безуспешными, вера народа в христианскую религию оказалась настоль­ко поверхностной и непрочной, что она вскоре уже при других исторических условиях, а именно после монголь­ского нашествия, прервавшего эту проповедническую деятельность, исчезла бесследно из памяти народа. Сре­ди населения продолжали бытовать различные примитив­ные формы язычества, к которым большинство населения проявляло также равнодушие. Соблюдение языческих об­рядов не считалось обязательным, их исполнение часто превращалось в своеобразный праздник, народное гу­лянье.

В тех конкретных исторических условиях, в какие был поставлен народ ходом истории, он мог вырабо­тать только лишь примитивные формы религии, кото­рые в строгом смысле нельзя было назвать религией, а скорее всего суевериями. Непрерывные войны истоща­ли силы народа, а монгольское нашествие, затем по­ход Тамерлана на Кавказ обрекли его на вымирание. Народ, некогда имевший свое государственное образо­вание, свою письменность и культуру, был отброшен на многие столетия назад. Монгольское нашествие и осо­бенно поход войск Тамерлана явились самым печаль­ным событием на страницах многовековой истории Ала­нии: большая часть населения физически была уничто­жена и рассеяна, а остатки его были загнаны в горные трущобы и в течение длительного времени влачили жалкое полуголодное существование. Экономическое, политическое и духовное развитие народа, по сути дела, было надолго прервано. Осетины, рассеянные по труд­нопроходимым, изолированным друг от друга ущельям, лишились каких бы то ни было связей не только с со­седними народами, но и со своими единоплеменниками. Патриархальная замкнутость, отсутствие плодород­ных земель были главным тормозом на пути экономи­ческого и духовного развития народа и обрекали его на постепенное вымирание. Такие отсталые, примитивные формы общественной жизни могли вызвать у лю­дей только неразвитые религиозные представления. Экономическая раздробленность родовых общин, низ­кий уровень производительных сил обуславливали воз­никновение различных религиозных культов, связанных с хозяйственной деятельностью людей, причем предста­вление об этих культах менялось часто в зависимости опять-таки от потребности хозяйства. Этим можно имен­но объяснить такое положение, что в дореволюционной Осетии почти каждое селение имело свое местное боже­ство. Но наряду с этим осетины имели какое-то смутное представление о едином боге (хуцау), но мало с ним счита­лись, не рассчитывая на его помощь.

Суровые условия жизни порождали у людей чувство гордости и независимости, сознание того, что в жизнен­ной борьбе следует рассчитывать только на свои собст­венные силы, а не на сверхъестественные. В этом отно­шении характерным является тот факт, что народ воз­двиг себе замечательный памятник: создал, обогатил, бережно сохранил и пронес через все невзгоды истории богатый героический эпос устного народного творчест­ва, полный философского смысла и творческого вооб­ражения. Через него красной нитью проходят идеи сво­бодомыслия и атеистические мотивы.

Тяжелая участь народа становилась еще более тра­гичной в результате междоусобиц и войн против ино­земных захватчиков. Дело, по сути, шло к тому, что «не­когда могучий и многочисленный народ осетины бедне­ли, дичали, уменьшались численно и, быть может, сов­сем бы вымерли, если бы не русские, которые освободи­ли их от угрозы турецкого порабощения и дали им возможность выйти из ущелий на равнину»1. Только в результате присоединения кавказских народов к Рос­сии силой оружия осетины получили возможность спуститься с гор на равнину и тем самым по существу были избавлены от грозящей им печальной участи вы­мирания.

В конце XV и начале XVI веков в Осетию стал про­никать со стороны Кабарды ислам, а в XVIII веке — христианство через Россию и Грузию. Северная Осетия по своему стратегическому и географическому положе­нию оказалась таким регионом на Кавказе, где столк­нулись две мировые религии: христианство и ислам, каждая из коих претендовала на победу над другой, стремилась овладеть умами людей, стать господствую­щей религией. Успех был переменный, в зависимости от того, кто властвовал над Осетией: если она попадала под власть грузинских царей, народ внешне почитал христианство, а если устанавливалось над ней господ­ство кабардинских князей — исповедовала ислам. А в конечном итоге народ оставался верным своим прежним традиционным суевериям. Это отношение народа к религии не изменилось и с приходом русских на Кавказ. «Туземцы,— писал известный русский исследователь религиозных обрядов кавказских народов А. Н. Шегрен,— сделались в отношении религии ни то ни се: мул­ла свободно кричит при колокольном звоне, Кастинский кумир Галерд покойно стоит в старой оставленной церкви царицы Тамары»2. Далее тот же автор свиде­тельствует, что хотя осетины и считаются христианами, «но религия здесь остановилась не на высокой степени набожности, мужчины слабо ее придерживаются, жен­щины еще слабее... они никогда не бывают в церквах»3.

И ислам тоже не вызвал особых симпатий трудящих­ся и был принят не с особенным восторгом только не­значительной частью — социальной верхушкой осетин­ского общества, а народ сохранил к нему равнодушие. По словам В. Миллера, «осетины никогда не были строгими мусульманами, никогда не знали твердо зако­на арабского пророка, никогда не отказывались ради мусульманства от своей языческой старины. Религия Магомета, проникшая в Осетию из Кабарды, коснулась осетин так же поверхностно, как древнее христианст­во»4.

Насаждая христианство, царское правительство пре­следовало определенные политические цели, а именно — держать трудящихся окраин империи в состоянии покорности и повиновения. Представители царской адми­нистрации на Кавказе и духовенство специально разъез­жали по Осетии для внушения населению идеи о недо­пустимости никакой другой религии, кроме христианст­ва. Так, например, штаб-ротмистр В. С. Толстой, слу­живший для особых поручений при наместнике Кавказа, «в 1847 году был командирован Воронцовым для объез­да всех селений Владикавказского и Дигорского округов вместе с местным священником Колиевым с целью объявить населению, что по русским законам отпадание от христианства и переход в мусульманство воспрещается»5. Правительство, решив поставить христианскую рели­гию на службу интересам своей колониальной полити­ки, развернуло активную деятельность через миссионер­ские комиссии по насаждению в крае христианства путем создания церквей, духовных училищ и крещения за незначительную плату и вознаграждение принявшим христианство. Оно было заинтересовано в том, чтобы иметь на окраинах империи грамотных людей, верных проводников его политики и проповедников религии из представителей местного населения. Именно такими со­ображениями руководствовалось оно, открывая школы и насаждая грамотность среди туземцев. Для этих це­лей было создано специальное общество по восстанов­лению православного христианства на Кавказе, дея­тельность которого имела большое прогрессивное зна­чение для народа. Однако попытки миссионеров обра­тить осетин в христианскую веру, несмотря на предо­ставляемые им властями некоторые льготы, не имели особого успеха. «Нужно сознаться,— писал В. Миллер в 1882 г.,— что христианство до сих пор коснулось осе­тин самым поверхностным образом и притом не своей внутренней нравственной стороной, а лишь внешней обрядностью»6. Иначе говоря, принимались только те обряды, которые не противоречили прежним, веками сложившимся в быту осетин понятиям и обрядам. Христианство же со всеми своими церковными таинствами и многосложной догматикой для них было непонятно. Поэтому оно не могло вытеснить собой из сознания на­рода более примитивные формы язычества.

Таким образом, традиционные религиозные верова­ния осетин в прошлом представляли собой эклектическую смесь язычества, христианства и исламизма. И не одна из двух мировых религий не могла и не пустила в наро­де глубокие корни. Преобладающее влияние на созна­ние людей сохранило за собой язычество, но с большой примесью веками наслоившегося на него христианства. «Странно и прискорбно,--писал Шегрен,—видеть это смешение религий и полное небрежение ко всем. Так, например, осетин считается христианином, а между тем... бреет волосы, делает омовение, обряды же церко­вные при свадьбах, похоронах исполняет языческие, приносит жертву, никогда не ходит в церковь, не знает, что такое Иисус... Семейство его следует его же примеру. По правде и мусульмане тоже не лучше хри­стиан, исповедуя секту суни, не многие из них все пред­писанные обряды знают хорошо, еще меньше число их исполняют»7.

Тем не менее язычество и христианство уживались вместе, дополняя друг друга. Многие языческие обря­ды не противоречили обрядам христианской религии, поэтому последняя находила их вполне приемлемыми и готова была идти с ними на примирение.

Осетинский народ по натуре своей, будучи настроен глубоко индифферентно, всегда негативно относился к миссионерской деятельности, духовному образованию и духовенству в частности. Выдающийся осетинский фило­соф А. Гассиев, окончивший в свое время Киевскую духовную академию, дал меткую характеристику роли духовенства в деле народного просвещения. «Забрав в свои руки школьное обучение,— писал он,— духовенство погубило истинное народное просвещение, опутало на­род мраком суеверий и убило в нем лучшие стороны души, так как развитие в юношестве чувства граждан­ского долга, общественных и семейных обязанностей и патриотизма оно считало делом ненужным, вместо того внушало юношеству смирение, послушание, набожность и т. п. христианские добродетели»8.

Осетины, отдавая своих детей в духовные училища или семинарии, хотели видеть их потом, по окончании учебы, не в роли миссионеров и священников, а на граж­данской службе, в первую очередь на службе по линии народного образования, медицины, сельского хозяйства и т. д.

В этом отношении небезынтересно привести выска­зывание «Владикавказских епархиальных ведомостей». В 1910 году в связи с обсуждением вопроса о преобразо­вании единственной тогда в Осетии Ардонской семина­рии из миссионерской в нормальную они с огорчением писали, что «для осетин специально богословское обра­зование, даваемое в нормальной семинарии не будет отвечать ни духу, ни запросам их, как ныне не отвечает специально миссионерское. Ибо если они теперь и отда­ют детей своих в семинарию, то вовсе не в целях видеть их потом на служении церкви (так как почти никто из них не поступает по окончании курса во священники или учителя церковных школ в осетинские приходы), а толь­ко, чтобы дать им выход для высшего образования или для вступления на светскую службу. Это коренное про­тиворечие между назначением семинарии и духовными запросами осетин, людей, часто религиозно индифферент­ных, материалистически настроенных, составляет печаль­ную, полную трагизма черту духовной, внутренней жиз­ни семинарии, и оно будет еще резче бросаться в глаза с преобразованием ее в нормальную профессионально-пас­торскую семинарию, тормозя ей стать на всю высоту своего прямого назначения»9.

Об индифферентном отношении осетин к церкви, священникам свидетельствуют и многие другие авторы, хорошо знавшие быт осетинского народа. «Про священ­ника и церковь,— писал известный кавказовед А. Скач­ков,— осетин вспоминает только потому, что за некрещеного младенца, сожительство (брак —X. Ц.) без церковного венчания и похороны без отпевания ему гро­зит преследование со стороны административной вла­сти»10. Осетину «совершенно все равно,— отмечал В. Мил­лер,— читают ли в церкви по-грузински, по-русски или по-осетински»11.

Во многих даже крупных населенных пунктах Север­ной Осетии не было церкви, и население от этого не испытывало никаких неудобств и не проявляло желания, чтобы она была. Но зато оно, как видно из архивных документов, ставило вопрос, настойчиво и многократно, об открытии школ. Церковь и церковная служба были настолько непопулярны среди народа, что даже случалось так, что отдельные служители церкви из осетин отказывались от нее и переходили на светскую службу. Так, еще до Октябрьской революции отказался от свое­го сана известный в Осетии священник А. Цаголов и перешел на службу по линии юриспруденции, окончив предварительно юридический факультет Московского государственного университета. А еще раньше, в 1876 г., отошел от церкви кандидат богословия А. Гассиев, став­ший потом видным просветителем, ученым, философом. Факты подобного характера не были единичными.

С древнейших времен в осетинском народе почита­лись различные духи (божества), игравшие в духовной жизни общества важную роль. Они были не только и не столько объектом поклонения, сколько заступниками и покровителями людей в их жизненном обиходе. К ним обращались с просьбами как к живым людям. Такими божествами считалась Уацилла — небесный дух, заведующий громом и молнией, Уастырджи — по­кровитель мужчин в пути и других мероприятиях, Фалвара— покровитель овец, считался самым кротким и милостивым из всех святых, Аларды — святой дух, на­сылающий оспу, и т. д.

Праздники, которые устраивались в честь этих ду­хов, носили больше светский характер и мало что со­держали в себе религиозного, кроме того, что за празд­ничным столом произносили их имена и обращались к ним с различными просьбами, с надеждой, что они по­могут им в их добрых начинаниях. Обряды, которые сопровождали их, носили произвольный характер и ни­когда всерьез не воспринимались.

Указанные праздники справляются и в наши дни, но не по каким-то религиозным мотивам, а просто по тра­диции и постепенно приобретают характер народных праздников. Никто из их участников не придает им ино­го значения. Примером тому может служить празднование Хетага, о котором у меня есть некоторые воспоми­нания, небезынтересные для читателя.

Об этом празднике я впервые узнал в 1939 году, будучи в командировке в качестве лектора обкома пар­тии в Ардонском районе, куда накануне дня Хетага по­звонили сверху и дали указание: проследить, что будет делаться в знаменитой роще Хетага. И мы с председа­телем райисполкома, ныне покойным Ревазовым Г. С. заранее приехали на Кадгаронский поворот. Машину поставили в стороне, с тем, чтобы заняться «мелким шпионажем». Уже к 12 часам стали появляться маши­ны и с главной трассы сворачивать в сторону Хетага. Мы аккуратно записали номера всех машин. И, как по­том выяснилось, все машины оказались служебными — работников обкома партии, совнаркома и других госу­дарственных учреждений.

В это же время вокруг Хетага был поднят такой шум, что мы никак не могли попять, что случилось. Можно было подумать, что в роще будет происходить что-то страшное, противозаконное. И мы тут же вслед за вереницей служебных машин поспешили туда, чтобы посмотреть, что в самом деле будет происходить. Что же мы застали там? Ничего страшного. Обыкновенный осетинский праздничный, хорошо организованный кувд, люди в веселом настроении танцевали, пели песни, за­кусывали положенное и запивали, конечно, не только минеральной водой.

И после приходилось мне бывать там, и та же кар­тина— праздничный настрой людей.

А сколько было грозных попыток со стороны вла­стей в последующие годы запретить празднование в роще Хетага, прибегая даже к помощи насилия, но на­род остался верным своему традиционному празднику. Справедливости, ради я тоже в свое время выступал с критикой, но не против праздника, а против неправдопо­добных рассказов, созданных людской фантазией во­круг рощи Хетага.

По моему глубокому убеждению, подавляющее боль­шинство участников этих торжеств — люди, совершен­но индифферентные по отношению к религиозной вере. Сюда их приводит естественная потребность человека побыть среди людей, пообщаться с ними. Поэтому, как нам кажется, следовало бы превратить Хетаг в общенарод­ный праздник, благоустроить его, сберечь и сохранить в чистоте этот уникальный уголок природы, навести в нем надлежащий порядок, чтобы праздник был более красочным и привлекательным.

Источники:
1. См.: Ф. Красильщиков. Кавказ и его обитатели. М., 1919, с. 27.
2. Л. Шегрен. Религиозные обряды осетин, ингушей и их соплеменников при разных случаях. М., 1847, с.
3. Там же, с. 1.
4. В. Миллер. Осетинские этюды, ч. II, М,, 1882, с. 238.
5. В. Миллер. Осетинские этюды, ч. II, М., 1882, с. 237.
6. Там же.
7. А. Шегрен. Религиозные обряды осетин, ингушей..., с. 2.
8. Архив СОИГИ, ф. 17, п. 3, л. 151—152.
9. Владикавказские епархиальные ведомости за 1910 г., с. 641.
10. А. Скачков. Опыт статист, исследования горного уголка (экономический очерк). Владикавказ, 1905, с. 21.
11. В. Миллер. В горах Осетии, ж. «Русская мысль», 1881, кн. 9, с. 79.

Х.К. Цаллаев "Традиции и обычаи осетин", г.Владикавказ «Ир» 1993г.